Узник из камина
– Ну, выходи теперь! – крикнула Елена Николаевна в жерло камина.
В тот же момент, весь в саже, свалился на решетку Андрюшка.
– Сейчас Катя принесет пальто и шапку тебе, – продолжала, озираясь, Терентьева, – ты спустишься по этой лестнице, вот, которая тут… Этот дом старинный, прежде, когда не было водопровода, по этой лестнице носили воду.
Андрюшка как был весь в саже, с искаженными чертами лица упал на колени.
– Царица моя! – сказал он, хватая ее руку. – Царица… Неужели счастье не изменило еще мне и ты меня любишь?.. Я для того и сделал этот безумный шаг, чтобы или погибнуть вместе, или вместе же и спастись.
– Молчи! Теперь не время говорить о любви! – тихо сказала Елена Николаевна. – Потом поговорим, – а теперь надо говорить о деле.
Она опустила руку в складки белого платья и вынула оттуда увесистую пачку ассигнаций.
– Тут около семидесяти тысяч… возьми их пока… они пригодятся тебе для спасения.
– Ты даешь мне?.. Во имя любви, конечно, иначе я не возьму от тебя…
– Да, да… бери!.. – пугливо пробормотала Терентьева. – Но тсс! Кто-то идет! Влезай опять туда!.. Нет-нет, это Катя…
И Елена Николаевна бросилась к дверям.
Катя бежала ей навстречу и шепча, и задыхаясь.
– Барышня!.. Полиция вошла… вот шапка… нате!.. Вот ключ… внизу тоже им пусть откроет…
Андрюшка стоял сумрачный, сжав кулаки.
Несмотря на свое испачканное лицо, он был прекрасен в эту минуту, как мрачный дух, как воплощение борьбы на жизнь и смерть.
– Надевай! – сказала ему Терентьева, в то время как Катя повертывала ключ в замке и отворяла дверь.
– Нет, постой! – сказал Андрюшка и, наклонившись к самому уху Елены Николаевны, прошептал: – Ты должна завтра в десять часов вечера приехать на Балтийский вокзал. Ровно в десять, слышишь!.. Я хочу тебе много сказать!
– Хорошо! Хорошо! – умоляюще прошептала Терентьева.
– Ключ я положу внизу около дверей, а вы, – обратился он к Кате, – улучите минуту и возьмите его.
– Идут! – крикнула Катя, и Андрюшка исчез в черном жерле дверей, запер их на ключ, и обе женщины слышали, какие гигантские скачки делал он по ступеням в совершенной темноте.
Старик Терентьев, «люди» и полиция тем временем приблизились настолько, что шум шагов мог быть услышан.
Катя бросилась к ванне, открыла оба крана и другим прыжком кинулась запереть дверь на задвижку.
– Лена, отвори! – постучался старик.
– Барышня берут ванну.
– Что вам надо? – в свою очередь гневно крикнула дочь.
– Ничего, ничего, – забормотал старик. – Господа, дочь моя берет ванну, сюда войти нельзя…
– Тогда обыщем будуар и эту комнату, – отвечал чей-то голос.
– Пожалуйста, обыскивайте, – отвечал старик, – но только, право же, это вам показалось…
– Двоим, сударь, не могло показаться, а впрочем, мы для вашей же пользы, если вы сегодня будете обкрадены, а может быть, и более того… то на нас уже не пеняйте… Нужен самый тщательный обыск…
– Да, но там моя дочь берет ванну, стало быть, там уже не может быть никого, кроме ее горничной, – отвечал Терентьев.
– Конечно, не может быть, – произнес первый голос, но таким тоном, в котором слышались и насмешка, и сомнение.
– Открой им, Катя! Накинь на меня твой платок!.. Я потом возьму ванну…
И дверь отворилась.
Присутствующие увидели двух женщин, из которых одна была почти совершенно раздета.
Полиция, однако, приступила к осмотру, потому что, во-первых, всех поразило то обстоятельство, что на мраморном полу были видны два черных следа, очевидно сделанные сапогами, запачканными сажей. Следы эти впопыхах не заметили ни Катя, ни Елена Николаевна.
Во-вторых, в ванне было чуть-чуть воды на дне, что доказывало, что краны были только что открыты; в-третьих, камин и мраморная лежанка около него были холодны как лед, и вообще температура комнаты далеко не позволяла принимать ванну такой изнеженной девушке, какою была дочь миллионера Терентьева.
Один из производивших обыск заметил все это, сперва нахмурился, а потом невольная улыбка скользнула по его губам.
– Посветите-ка, нам надо осмотреть камин, не скрывается ли здесь кто-нибудь! – сказал он, еле удерживаясь уже от смеха и вполне подозревая уже не воровство, а романическую интрижку.
– В этом камине, – продолжал он, – может легко поместиться человек.
– Как человек? – спросил старик. – Как бы он мог сюда пробраться, не быв замечен моею дочерью?
– Я уж не знаю, – отвечал полицейский, – вы меня извините, но тот факт, что мы видели человека, влезавшего в форточку вашего дома по водосточной трубе, и потом эти вот два следа, очевидно не женских ног, наводят меня на странное соображение.