Мрачная клятва
Сегодня отделение «квартиры углов», хозяином которой состоял Калиныч, и ближайший грязный трактир были особенно многолюдны.
С самого утра во двор известного нам дома начали входить темные личности обоего пола.
Квартиранты Калиныча собирались кучками и оживленно толковали.
Сам Калиныч подходил то к той, то к другой группе и, хмуря свои густые брови, бросал несколько слов с чрезвычайно деловым и озабоченным видом.
Так деятельный капельмейстер мимически обращается то к группе скрипок, то к батарее валторн, то отрывисто приказывает барабану…
Калиныч был и действительно озабочен.
Сегодня ровно в полночь должно было состояться первое собрание организованного кружка, собравшегося сегодня для начала своей деятельности.
Главным сюжетом этой предстоящей трагикомедии, конечно, был Андрюшка, лицо для всех таинственное, почти мифическое. О нем-то и говорилось в углах, к нему и тянулось любопытство всей этой оборванной толпы, жаждущей действия и на все готовой.
В соседнем трактире за грязными столиками, уставленными бутылками пива и водки, виднелись наши старые знакомые: Степанидин, агенты Андрюшки – Трофимов, двое Богдановых и Кутузов.
Лепешкина не было видно. Все догадывались, что он, как наиболее близкий к Андрюшке, состоит при его особе.
Ходили толки, что таинственный главарь имеет несколько сот самых различных костюмов и способов гримировки, делающих его совершенно неузнаваемым. Поэтому никто никогда не может сказать, где он в данную минуту.
Может быть, он и здесь, в этой же толпе? Может быть, даже кто-нибудь сидит за столиком и разговаривает с ним, ни на минуту не подозревая, что этот собеседник и есть его таинственный и могущественный патрон.
Все эти слухи и россказни еще более электризовали и подчиняли толпу. Эти люди, которым и действительно жилось несладко на свете вследствие одного и того же общего для всех стечения обстоятельств, начинали ощущать свою силу.
В составе этой толпы было много лиц вовсе не преступных и не имеющих склонности к преступлению, а тем не менее они вошли в эту толпу под знаменем мщения и в надежде на известные выгоды.
Один из таких был Степанидин, этот обиженный наследник князя Карпатского.
А Богданов – этот ростовщик, скрывающийся за табачными ящиками, разве его могло хоть что-нибудь, кроме мести, примирить с его существованием?
И много было таких в толпе, рекрутируемой Андрюшкой.
И негодяй понял всю силу этой армии и все инстинкты, служащие ей оружием.
Он был доволен начатым делом.
Когда сумерки окончательно сгустились, «Паутинник» ожил.
Беззвучно отворяющаяся дверь, около которой контролером-швейцаром стоял двадцатипудовый Калиныч, пропускала все новых и новых лиц, с жетонами на право входа, имевшими различный формат соответственно соображениям главарей и верховного начальника.
Калиныч был посвящен во все тайны этой кабалистики и смотрел на нее с вожделением и надеждой антрепренера, затеявшего беспроигрышное «дельце».
Кругом было сравнительно тихо, только кое-где кто-нибудь кашлял коротко и нетерпеливо, что делало еще рельефнее молчаливую угрюмость собрания. В особенности занимал всех вопрос, для чего ровно половина залы была отгорожена перилами с узенькой калиткой посередине.
При этом по ту сторону отгородки царил такой непроницаемый мрак, что ни один из самых зорких глаз не мог разобрать, что там помещается.
Там и сям стояли темные группы людей и тихо беседовали. Женщин было мало.
Прошло около получаса какого-то неопределенного и крайне напряженного ожидания.
Но вот фонарь с рефлектором повернулся, движимый каким-то скрытым механизмом, и лучи упали в пространство, огороженное решеткой.
Ропот пробежал в толпе, и все инстинктивно приблизились к перилам, около калитки которых быстро очутились Трофимов, Кутузов и два Богдановых.
В то же самое время за перилами возник стройно сложенный человек во фраке и в маске.
При его появлении все четыре главных агента вошли в калитку, а сбоку откуда-то в полосу света вступил пятый.
Это был Лепешкин.
Они сгруппировались около человека в маске полукругом, так что один стоял сзади и двое выступали по бокам.
Человек в маске (который, как читатель догадывается, был не кто иной, как Андрюшка) после короткого молчания ровным и громким голосом сказал следующее: