Ужасное положение
Из ванной Долянского, несмотря на его сопротивление, перенесли в отдельную комнату, прикрутили к постели, и, когда он уже не мог пошевелить пальцем, Болотов сделал знак прислуге, чтобы она вышла.
Приятели остались с глазу на глаз.
Болотов глядел на Долянского с кротким сожалением, потом он сел на край постели и взял больного за пульс. Долянский тихо хрипел, закрыв глаза. На лбу его выступили крупные капли пота.
Это был момент того кризиса, который обыкновенно наступает в организме человека, долго боровшегося против страшной опасности.
Теперь он совершенно утих, и только порывистое дыхание обнаруживало в нем присутствие жизни.
Болотов оставил руку своего пациента, пристально поглядел ему в лицо и, как бы убедившись в чем-то более или менее утешительном, с довольной физиономией вышел в коридор.
Там он отдал кое-какие распоряжения ожидавшим его фельдшеру и сторожу, после чего шаги его стали удаляться по коридору.
Долянский открыл глаза и с ужасом оглядел комнату. Казалось, он силился, но не мог сразу припомнить, что с ним произошло.
Но вот мало-помалу сознание стало возвращаться к нему; он сморщил брови, и голова его судорожно заметалась по подушке.
– Болотов! Болотов! – крикнул он в неистовом отчаянии.
В ответ на этот крик в деревянную форточку в двери, украшенную железной сеткой, глянуло скуластое лицо молодого парня.
– Чего орешь? – грубо произнес он.
– Вы не смеете… – начал было Долянский. – Я не сумасшедший! – Но вдруг смолк, потому что форточка накрепко захлопнулась и вокруг воцарилась прежняя гробовая тишина.
Долянский осознал теперь, что всякий протест будет не только напрасен, но может даже еще более повредить его положению. Тогда он принялся обдумывать исход и, конечно, не находил его.
Мысли его в бешеном хаосе вертелись вокруг ужасного факта помешательства Болотова. Ему приходило на ум, что Болотова нарочно держат тут для каких-то таинственных целей, и все, что говорил ему несчастный помешанный, все до мельчайших деталей предстало перед ним теперь как неопровержимая истина.
«Но нет, – думал несчастный, – может быть, есть еще спасение, может быть, можно обмануть как-нибудь сумасшедшего приятеля и отвлечь его больное воображение в другую сторону. Я не верю, чтобы он мог быть в преступной шайке здешних негодяев. Если это и так, то он только слепое орудие. Он так дружественно встретился со мною, это была такая честная, хорошая натура».
И мало-помалу на душе несчастного стало делаться спокойнее.
Теперь он старался отгадать, который час. Вдали где-то загремели котлами и металлическими тарелками. Стало быть, ровно двенадцать. Больным раздавали обед.
– Сторож! – крикнул он уже спокойным голосом.
Дверь отворилась.
То же скуластое лицо глядело на молодого врача уже не так строго, оно имело выражение смущенного недоумения.
– Что вам надо? – спросил он.
– Мне теперь лучше, голубчик, – отвечал Долянский, – позови ко мне доктора Болотова.
– Их тут нет-с, – совершенно уже изменяя тон, заговорил сторож, – они, должно быть, пошли к себе на квартиру.
– Так вот что, голубчик, развяжи меня.
– Не могу-с.
– Отчего?
– Господин доктур не приказали до их прихода вас развязывать…
Долянский в ужасе закрыл глаза, потом быстро открыл их и спросил с дрожью в голосе:
– А если он до завтра не придет, неужели мне так оставаться?
– Не могу знать-с, они должны прийти.
– Сходи тогда за ним… скажи, что мне стало лучше и я его прошу к себе…
Сторож, очевидно, колебался. Доктор Болотов отнюдь не приказал ему отлучаться от двери до его прихода, а этот другой доктор, который вдруг сошел с ума, говорит теперь совершенно здраво.
Может быть, и правда он тоже вдруг и выздоровел. Тогда, по соображениям парня, нужно пойти, потому что как-никак, а он все-таки тоже доктор и при случае может жестоко отомстить ему за это неповиновение.
– Хорошо-с, я сбегаю за ними, – отвечал он и, почесав в затылке, медленным шагом направился по коридору.
Долянский слышал, как удалялись его тяжелые шаги и как смолкли наконец за поворотом.
Опять вокруг него воцарилась гробовая тишина, и опять ужас охватил его душу.