Будущая графиня
В комнатке двух швей, нанимаемой от хозяйки, слышен был шум колеса машинки, несмотря на воскресный день. Софья Николаевна, старшая сестра, оканчивала срочную работу. Наташа, только что вернувшаяся с прогулки из сквера, задумчиво сидела у окна, глядя на грязный двор, а в особенности на черное отверстие дверей квартиры сапожника.
Она глядела и думала о странном обстоятельстве, как такой знатный человек, как граф Радищев, одновременно служит в качестве подмастерья.
«Тут, должно быть, какая-нибудь ужасная тайна», – решила молодая девушка, и ей стало до слез жаль этого бедного графа, принужденного принимать такое превращение. Что бы не дала она, чтоб извлечь его из этой грязи помочь ему облегчить его страдания! Но что же она могла сделать, бедная, ничтожная белошвейка?
Но как она любит его теперь, как неотступно стоит перед ней прекрасный образ этого молодого страдальца, и, может быть, не за себя, а за других. «Да, вернее всего, что за других», – решила она.
Но как же теперь поступить ей с работой? Завтра Соня заставит ее идти туда, а она не может, потому что обещала ему.
Наташа искоса поглядела на суровое исхудалое лицо сестры, деловито склоненное над снующей иглой машинки.
«Как сказать ей? Она рассердится, она подумает, что я это из каприза. А рассказать ей свою тайну я тоже не смею. Он и это запретил мне. Что же делать? Обмануть Соню, но от графини могут прислать. Чем же она может тогда отговориться?»
Молодая девушка задумалась еще глубже и решила переговорить, во всяком случае, с сестрой.
– Соня, – тихо сказала она.
Швея за шумом колеса не слыхала.
– Соня! – повторила она громче.
Сестра вопросительно подняла голову и взглянула на цветущее молодое лицо Наташи своими тусклыми, немного покрасневшими глазами.
– Что тебе?
Наташа подбежала к ней и обвила ее шею руками.
– Сонечка, милая, дорогая…
– Ну что? Что? – ласково спросила сестра, высвобождаясь из ее объятий.
– Сонечка! – начала опять Наташа, и голос ее зазвенел как струнка. – Сонечка, родная, прости меня!
– В чем?
– Ты рассердишься…
– Да ну же, говори! Что за глупости! В чем дело?..
Наташа совсем прильнула к сестре и на ухо, словно в комнате был кто-нибудь посторонний, шепнула:
– Соня, роднуша моя, я завтра не пойду к графу…
– Это почему?
– Так…
– Что за глупости?..
– Я не могу, ей-богу, не могу, – пролепетала Наташа, и на глазах ее выступили слезы.
– Но ведь завтра ты должна получить деньги… Ты ведь знаешь, что у нас всего восемь копеек, а до следующей получки ждать еще целых четыре дня…
Наташа заплакала. Ей горько было отказывать сестре в помощи, тем более в такую тяжелую минуту. Соня заменяла ей мать. Она ее воспитала, кормила, одевала, и теперь она принуждена отказать ей в том, что считала своей обязанностью.
– Сходи ты сама! – пролепетала она, утирая рукавом набегающие слезы.
– Да объясни ты мне отчего. Что такое там у тебя случилось?
– Этого я не могу тебе сказать, Соня, ей-богу же, не могу!
И она опять залилась слезами.
Софья Николаевна с удивлением и тревогой поглядела на сестру. Она знала или, вернее сказать, чувствовала, что со стороны Наташи тут нет каприза или упрямства.
Вероятно, случилось что-нибудь важное. Уж не обидели ли ее там? Нет. Если бы обидели, то зачем ей скрывать тогда от нее, от лучшего и единственного друга. Она прекрасно знает, что в ней, как в старшей сестре, заменяющей ей мать, она всегда найдет посильную защиту и утешение. Что же это такое? Что заставляет ее так упорно молчать, какая тут тайна?
Она еще раз поглядела на сестру; глаза их встретились, но в заплаканном взоре Наташи она прочла только трагическую решимость молчать и вместе с тем мольбу.
Не сказав больше ни слова, Соня опять сумрачно нагнулась над машинкой, и снова, шумя, завертелось ее колесо.
Окончив строчку, швея, однако, как бы продолжая течение своих мыслей, сказала:
– Хорошо, нечего делать… я пойду сама… и все узнаю…
Наташа, всхлипывая, отвернулась к окну.
На другой день Софья Николаевна действительно собралась идти на работу вместо сестры, а ей задала урок на все время своего отсутствия.
Наташа приняла этот урок с радостью и всеми силами старалась сделать больше, чем приказала сестра.
Софья Николаевна ушла с мрачным и сердитым видом. Против обыкновения, она даже не простилась с сестрой.
Все это невыносимой болью отозвалось в сердце Наташи; но она все-таки была рада, что исполнила свою клятву, от которой, быть может, зависела участь любимого ею человека. Ее как-то укрепляла мысль, что она участвует, быть может, в очень великой тайне.