– Каких же, например? Воскресения из мертвых, что ли?.. Вообще, дорогой папа, я уже говорил вам много раз, что вы блудливы как кошка, а трусливы как заяц. Это нехорошо. И даже не только нехорошо, но опасно. Трусливый делец всегда погибнет, это уж я вам пятьсот раз говорил. Что же вы, например, хотите, чтобы Петров был совершенно спокоен? Неужели этого вы ожидали?..
– Нет, но сыскная полиция?!
– Вы старый ребенок. Я же вам говорю, что все это так же естественно, как то, что после ночи, как видите, наступило утро. Одно нехорошо, что эта женщина, которую мы наняли, чересчур болтлива. Она уже разболтала, что моя мачеха в сумасшедшем доме. Петров действительно может сообщить это так, между прочим, в сыскную, и из сопоставления этих двух фактов… Впрочем, что я! Я с вами и сам заврался… Что же может быть тут общего… Оставьте меня, пожалуйста! Вы меня способны сбить с толку, лучше вот что, поговоримте о деле. Сегодня я еду туда, и сегодня же должен быть назначен день свадьбы. Надо торопиться, потому что деньги не только ваши, но и мои на исходе, а нищета самый скверный помощник в серьезных оборотах. Один этот плюгавец Алешка чего мне стоит. Сегодня он опять придет за деньгами, и мне, конечно, придется его послать к черту. Доктор тоже потребует в скором времени второй половины условленной суммы. Все это, дорогой папа, гораздо важнее того, о чем беспокоитесь вы. Вообще, у вас нет никакого этакого чутья… Вы думаете о вздоре и упускаете без внимания серьезное.
Граф, сидя на краю постели, тревожно перепахнул полы халата и еще тише шепнул:
– Делай, Андрей, как хочешь! Теперь все в твоих руках!
Но оставим их обоих пока и обратимся к деяниям Колечкина.
Все последнее время Алешка зорко следил за своим патроном и узнал, между прочим, что после отправки графини в сумасшедший дом граф и Андрюшка лихорадочно спешат покончить с Терентьевым в деле брака.
Однажды он пришел домой чрезвычайно озабоченный и стал торопливо переодеваться в платье мастерового. Матери он заявил только, что едет за город и чтобы она без него пореже заглядывала в бутыль.
И он действительно поехал в К*, в сумасшедший дом с тем, чтобы повидаться со старым приятелем своим, фельдшером Савельевым, к которому у него теперь было большое дело насчет графини. Ее надо было извлечь из палаты с тем, чтобы она могла лично просить баронессу фон Шток о выдаче ему той суммы вознаграждения за всю эту «штуку», о которой он так сладко мечтал, затевая измену против своего бывшего приятеля. Медлить было нельзя, потому что вопрос о дне свадьбы Андрюшки и дочери миллионера был уже решен и Андрюшка, получив деньги, по расчету Колечкина, мог тотчас же бежать, и тогда спокойствие его будет отравлено.
И вот таким образом он появился в сумасшедшем доме, бок о бок с Савельевым, освобождая Долянского.
Приехав в Петербург и остановившись, согласно условию с Савельевым, в Знаменской гостинице, он стал лихорадочно ожидать возвращения фельдшера, в то же время отговаривая Долянского предпринимать что-нибудь до окончательного разъяснения, как обстоит дело.
Долянский, движимый горячим чувством благодарности к своему избавителю, соглашался на все ему предлагаемое.
И какова же была радость его и удивление, когда спустя несколько часов в номер, занятый им и Колечкиным, вошли Савельев, Дуняша и графиня!
Долянский с распростертыми объятиями кинулся к своей старой приятельнице.
Колечкин игриво подмигнул Савельеву, но последний мрачно нахмурил брови и задумчиво перенес взгляд в окно, в котором виднелась людная площадь.
После первых излияний Долянский подошел к Савельеву, крепко обнял его и поцеловал.
Савельев пробормотал что-то, ответил поцелуем и опять мрачно уставился в окно.
Казалось, его терзала какая-то мысль. Он отомстил, это правда, но что же теперь он будет делать, если только Колечкин, которого фельдшер в душе считал большим мошенником, или проиграет «дело», или просто откажется поделиться прибылью.
Он плохо понимал все тонкости этого дела и теперь, припоминая в деталях все рассказанное ему Колечкиным, взвешивал свои шансы на выгоду.
Вдруг он быстро повернулся от окна и сразу, без всяких оговорок, начал, строго глядя на Колечкина:
– Пора действовать, господа! Ты, Алексей Алексеевич, должен теперь, не скрываясь ни в чем, рассказать доктору и графине весь свой план…