Сумасшедший
На другой день Долянский съездил в город за своим скарбом, а еще через день квартирка, отведенная ему где-то на третьем дворе, за садом, приняла сравнительно жилой вид.
Она состояла только из двух комнаток, на меблировку которых потребовалось немного аксессуаров.
Было часов восемь вечера. Долянский сидел перед письменным столом, тупо глядя на белый абажур своей лампы.
Впечатления этих двух дней были настолько новы, что он ощущал необходимость привести их в порядок.
Сквозь незанавешенное окно во мраке виднелись высокие крылья фронтона, унизанные и с внутренней стороны, как и со внешней, рядом освещенных окон. Невольно глаза его уставились на них в глубоком, тяжелом раздумье.
«Я не удивляюсь Болотову, – думал молодой психиатр, – я сам, кажется, скоро буду так же мистически помешан на отыскании грани между нормальным образом мышления и тем, что называют помешательством. Сколько субъектов видел я сегодня, над психическим состоянием которых нельзя не задуматься…»
И Долянскому одна за другой припомнились различные сцены из посещения многочисленных палат заведения.
Один субъект подошел к нему и шепнул: «Тут творятся ужасы… вы человек новый, у вас доброе лицо, спасите несчастного… даю вам клятву, что я не помешанный, но если еще хоть месяц пробуду здесь, то и я сойду с ума».
Этот шепот бледного, изможденного человека в халате произвел на него потрясающее действие.
«Поговорим потом», – шепнул он ему, и тот, многозначительно поглядев на него, отошел.
Вечером в тот же день он зашел в палату.
Субъект при виде его поднялся с койки и последовал по направлению к буфетной.
Они вошли туда.
Это была небольшая, мрачная комната с серыми стенами и решетчатым окном на высоте человеческого роста. Два длинных стола, на которые обыкновенно ставились прислугой принесенные из кухни котлы с пищей, составляли все ее убранство.
День угасал, и последние лучи его слабо проникали сквозь запыленные стекла. Долянский и субъект вошли в эту комнату с торжественностью заговорщиков.
Молодого врача мучило сознание, что этот несчастный, безусловно не проявляющий никаких признаков умопомрачения, судя по его словам, уже долгие годы томится в ужасном обществе помешанных.
Когда они вошли, Иван Терентьевич Панфилов (так назвался больной) оглянулся на дверь, прислушался и, подойдя к окну, знаком подозвал к себе Долянского.
– Вы решаетесь помочь мне? – спросил он, прямо глядя в глаза молодого психиатра. – Спасибо вам за это!.. Бог вознаградит вас, если вы поможете мне вернуться к бедной семье, которой ради известных очень сложных комбинаций лишили меня мои враги. Обо всем этом я вам подробно расскажу после, при новом удобном случае, а теперь в благодарность за доброе отношение ваше ко мне я открою и вам глаза на тайны омута, в который вы вступили.
Долянский недоверчиво взглянул на него.
Но он нервическим движением схватил его за рукав и продолжал:
– Вы, может быть, не поверите, потому что человеку, наряженному в халат сумасшедшего дома, вообще не принято верить, но если уж вы и ранее колебались, как врач, поставить относительно меня рутинный диагноз, если вы глубже взглянули на меня, то я теперь требую от вас доверия к моим словам, потому что я скрепляю их высшей для меня клятвой – честным словом… Слушайте же меня!.. Слушайте!
И он еще крепче вцепился в рукав доктора своими костлявыми пальцами и еще боязливее поглядел на нишу входной двери.
– Вы знаете фельдшера Савельева?
– Нет.
– Он в третьем буйном… Но вы, может быть, слыхали эту фамилию?
– Да, слыхал! – задумчиво отвечал молодой врач, припоминая, что и действительно с первых же часов своего водворения здесь то там то сям, то на устах больных, то служащих, фамилия эта была им слышана неоднократно.
– О! Это ужасный человек! – прошептал Иван Терентьевич. И, опять оглянувшись на дверь, он продолжал: – Ужаснее нового врача… Как его фамилия, я все забываю?.. Бол…
– Болотов! – воскликнул Долянский в неописанном удивлении.
– Да-да! – подтвердил Иван Терентьевич. – Этот Болотов лечит нас, но уверяю вас, что он сам гораздо более нас нуждается в психиатре… Он сам сумасшедший!.. Уверяю вас! Клянусь вам в этом!
Долянский вновь поглядел на своего собеседника испытующим оком врача, но тот выдержал взгляд и продолжал:
– Опять вы глядите на меня с недоверием… опять этот ваш докторский взгляд? О, как он ужасен! И как беспомощен я под его давлением… Но ведь я же предупредил вас, что сообщу вам нечто такое, что должно с первого раза сильно поразить вас и вызвать ко мне недоверие, которое, впрочем, с течением времени должно исчезнуть, когда вы убедитесь во всем фактически… Я повторяю, если вы пожалели меня, несчастного, закинутого сюда и заживо тут погребенного, то я жалею и вас… человека еще молодого, а главное, нового и неопытного… Я хочу вам открыть все, что тут творится… А тут творятся ужасные вещи…