– Да, брат, судьбы человеческие неисповедимы! – продолжал Болотов, потрясая руку товарища.
В эту минуту их связывали воспоминания школьной скамьи, где зародившаяся дружба была расторгнута теми путями судеб, которые, по мнению Болотова, неисповедимы.
Андрей Болотов на целую свою и тогда точно так же лохматую голову возвышался над классом. Он всегда сидел на последней скамейке и, запустив «пятерню» в свои лохмы, читал… вечно читал… но не романы, не повести с интересной завязкой, а какие-то странные книги и брошюры о «психологии функции мозга», о «границах нормального мышления» и тому подобное. Ловившие его с этим поличным учителя и гувернеры, раньше чем придумать взыскание за подобную контрабанду, долго и удивленно глядели на всклокоченного семнадцатилетнего философа, а иногда так-таки и забывали наказать его, заводя разговор об интересной теме брошюры.
Тогда Болотов оживлялся и начинал говорить. Долянский и теперь помнил эти диспуты. Как умно, как хорошо говорил он!
С товарищами Болотов не сближался, он, казалось, не замечал их, бродя в толпе, заложив назад свои могучие длани и вечно думая о чем-то.
К соседу своему по парте он сидел всегда спиной и менее, чем с кем-либо, обнаруживал желание сблизиться. С одним Долянским он иногда перекидывался фразами, но и то мало, а вот теперь вспомнил его почему-то и дружески трясет руку, хорошо и добро глядя в глаза.
Долянский потерял его из виду тотчас же по окончании гимназии. Слыхал он, что Болотов хотел поступить в медицинскую академию, но почему-то не поступил, а уехал за границу в Гейдельберг и вскоре совсем пропал.
– Садись-ка! – хлопнул по дивану Болотов. – Ну а ты как дошел досюда?..
Долянский в двух словах передал, как и что заставило его принять это место, но, говоря, вдруг заметил, что Болотов перестал его слушать и задумчиво глядел в одну точку.
«Он еще страннее стал!» – подумал молодой врач, искоса окинув старого товарища.
– Что?.. Да?.. Так с голодухи? – вдруг опять заговорил Болотов. – Это бывает!.. Да… Ну, мне пора в отделение… Прощай! Еще увидимся… Квартировать тут будешь или в городе?.. А?.. Ну, и я тут живу… Прощай!.. Еще и сегодня увидимся!.. Осмотр будешь с ним делать… – указал он на Кунца. – Ну и меня увидишь… я, брат… над меланхоличками работаю… там есть один интересный субъект… Прощай!
И, еще раз стиснув руку, Болотов тяжелыми, уверенными шагами вышел.
Долянский заметил, что Болотов пользуется некоторым уважением окружающих, а у Кунца при взгляде на него в глазах блеснуло несколько раз даже нечто вроде робости.
Когда он вышел, Кунц встал и, любезно улыбнувшись, жестом пригласил Долянского следовать за собой.