– Но в то же время я думаю, что в ваших же интересах держать мое обращение в тайне. Только что герцог де Гиз говорил мне, что лучше избегать всякого шума вокруг моего имени. Тем более что эта отсрочка совпадает с новыми обязанностями, которые мне предстоят.
– Но как бы мы гордились, если бы открыто признали вас своим!
– И все-таки от этого – хотя бы на время – следует отказаться. Я могу только поклясться вам, что считаю себя одним из ваших братьев по духу.
– Прекрасно! Позвольте мне оповестить вождей движения о блестящей победе наших идей.
– Не возражаю, – отозвался Габриэль.
– Принц Конде, Ла Реноди, барон де Кастельно уже знают о вас, и все воздают должное вашей доблести, – заявил адмирал. – Еще до того, как вы окончательно примкнули к нам, мы видели в вас союзника исключительных достоинств и нерушимой честности. Потому-то мы и постановили не держать ничего в тайне от вас. Вы будете наравне со всеми руководителями посвящены во все наши планы. При этом вы совершенно свободны, связаны только мы…
– Такое доверие… – начал Габриэль.
Но адмирал перебил его:
– Оно обязывает вас только к сохранению тайны. Для начала знайте одно: планы, с которыми вы ознакомились на собрании в доме на площади Мобер и которые тогда были признаны преждевременными, сейчас вполне осуществимы. Юный король слаб, Гизы наглеют, новые гонения уже не скрывают, все это побуждает нас к решительным действиям, и мы начнем…
Но тут Габриэль не дал ему договорить:
– Простите, я говорил, что я ваш, но только в известных пределах. И дабы прервать вашу дальнейшую откровенность, считаю своим долгом заявить, что признаю Реформацию только как религиозное движение, но не как политическую партию, и посему не могу ввязываться в события, носящие чисто политический характер. Франциск Второй, Мария Стюарт и сам герцог де Гиз только что отнеслись ко мне с присущим им великодушием и благородством. Я не могу не оправдать их доверие. Позвольте мне ограничиться лишь идейной стороной вашего учения и воздержаться от действий. Я могу открыто примкнуть к вам когда угодно, но сохраняя при этом независимость моей шпаги.
С минуту поразмыслив, Колиньи произнес:
– Мои слова, Габриэль, не были праздными словами: вы совершенно свободны… Идите своей дорогой, если вам так по сердцу; действуйте без нас или совсем бездействуйте. Мы не ждем от вас никакого отчета. Мы знаем, – подчеркнул он, – что иной раз вы умеете обходиться без союзников и без советчиков.
– Что вы хотите этим сказать? – удивился Габриэль.
– Я все понял, – ответил адмирал. – В данное время вы не можете участвовать в наших действиях, направленных против королевской власти. Будь по-вашему! Мы ограничимся тем, что будем вас ставить в известность о наших планах и переменах. Следовать ли за нами или оставаться в стороне – это ваше личное дело. Вам дадут знать, письмом или через гонца, когда и для чего вы нам понадобитесь, и вы поступите как найдете нужным. Так решили в отношении вас руководители движения. Такие условия вы, думается, принять можете.
– Я их принимаю и благодарю вас, – ответил Габриэль.
И они расстались.