– Ничего, государыня, – ответил Габриэль.
– Ничего? – удивленно переспросила она.
– Ровно ничего.
– Как! Значит, вы соглашаетесь? Вы признаетесь?
– Я ни в чем не признаюсь, ни с чем не соглашаюсь.
– Значит, вы отрицаете?
– Я ничего не отрицаю. Я молчу.
У Марии Стюарт вырвался жест одобрения, король с жадностью смотрел и вслушивался в этот необычный допрос, герцог де Гиз стоял молча и неподвижно.
Екатерина заговорила еще язвительнее:
– Будьте осторожны! Было бы лучше для вас, если бы вы отрицали или оправдывались! Примите к сведению: господин де Монморанси утверждает, что ему известно о ваших счетах с королем, о вашей личной к нему неприязни. Мы можем привлечь его в качестве свидетеля!
– А господин де Монморанси не говорил случайно, какие именно счеты?
– Не говорил, но, несомненно, скажет!
– Так пусть говорит, если осмелится, – спокойно усмехнулся Габриэль.
– А вы говорить отказываетесь?
– Отказываюсь.
– А что, если мы при помощи пытки нарушим ваше столь гордое молчание?
– Не думаю, государыня!
– Вы ставите свою жизнь под угрозу, предупреждаю!
– Я не стану ее защищать, она мне не нужна.
– Вы так решили? И больше ни слова?
– Ни слова, – склонил голову Габриэль.
В эту минуту Мария Стюарт, движимая участием к обвиняемому, порывисто воскликнула:
– Как это хорошо, как хорошо! Сколько благородства, сколько величия в этом молчании! Настоящий рыцарь! Он даже не отвергает подозрений! О, такое молчание говорит больше, чем все оправдания!
Екатерина смерила юную королеву суровым, гневным взглядом, но это не остановило Марию:
– Возможно, я ошибаюсь, но… Я говорю то, что думаю! Я не могу скрывать свои чувства. Моя политика – это мое сердце! И оно говорит мне, что граф де Монтгомери не мог с холодным расчетом пойти на такое преступление, что он явился слепым орудием судьбы, что он считает себя выше подозрений и не нуждается ни в каком оправдании! Разве не так?
– О, государыня, как я вам благодарен! – вырвалось у Габриэля. – Вы сказали правду!
– Я это знаю! – ответила Мария.
– Будет ли конец этому ребячеству? – крикнула разъяренная Екатерина.
– Нет, государыня! – возразила Мария Стюарт. – Нет! Мы уже покончили с ребячеством, но мы, слава богу, еще молоды, у нас все впереди. Не правда ли, государь? – грациозно обернулась она к своему молодому супругу.
Король ничего не ответил и только прикоснулся губами к руке, которую протянула ему Мария.
Наконец Екатерина не сдержалась. До сих пор она видела в короле только сына, чуть ли не ребенка; более того, она была уверена в поддержке герцога де Гиза: ведь за все это время он не проронил ни звука. Поэтому в ответ на последние насмешливые слова Марии она выплеснула наружу всю свою затаенную злобу:
– Так вот оно что! Я говорю о праве, а надо мной издеваются! Я требую – имея все основания – хотя бы допросить убийцу Генриха Второго, а его оправдывают да еще и восхваляют! Хорошо! Если дело так пошло, то я сама открыто выступлю как обвинитель графа де Монтгомери! Откажет ли государь в правосудии своей матери? Пусть допросят коннетабля, если надо! Пусть допросят госпожу де Пуатье! И да откроется истина! Так или иначе, но предательское убийство короля на глазах у всего народа будет отомщено!
Во время этой яростной речи грустная, отрешенная усмешка блуждала на губах Габриэля.
Он вспоминал два последних стиха Нострадамова гороскопа:
Полюбит его и его же убьет
любовь короля!..
Ну что ж! Предсказание до сих пор было точным – и оно сбудется до конца! Екатерина добьется осуждения и гибели того, кого она некогда полюбила. Этого Габриэль ждал, и к этому он был готов.
Между тем Екатерина, рассудив, что зашла слишком далеко, остановилась и любезно обратилась к герцогу де Гизу:
– Почему вы ничего не скажете, герцог? Ведь вы-то со мной согласны, не так ли?
– Нет, государыня, – медленно произнес герцог, – я с вами не согласен, потому-то я и молчу.
Глухо и угрожающе Екатерина спросила:
– Как! И вы тоже? И вы против меня?
– Да, государыня, о чем сам глубоко сожалею, – ответил герцог де Гиз. – Однако вы же видели, когда речь шла о коннетабле и герцогине де Валантинуа, я всецело разделял ваши взгляды…
– Потому что они совпадали с вашими, – процедила Екатерина Медичи. – Я это вижу теперь, но уже поздно!