Тем временем герцог де Гиз, переговорив вполголоса с королем, тоже обрушился на соперника, к великому удовольствию Екатерины Медичи.
– Господин коннетабль, – сказал он с убийственной вежливостью, – ваши друзья и приверженцы, заседавшие вместе с вами в Совете – Боштель, л’Обепин и прочие, – несомненно, пожелают последовать вашему примеру в поисках уединения. Король поручил вам передать им свою благодарность. С завтрашнего дня они могут считать себя свободными. Их заменят другие.
– Прекрасно, – процедил сквозь зубы Монморанси.
– Теперь относительно вашего племянника, адмирала де Колиньи, который управляет Пикардией и Иль-де-Франсом. Государь считает, что быть губернатором двух провинций несколько утомительно, и предлагает господину адмиралу освободиться от одной из них по своему выбору. Не сочтите за труд поставить его в известность.
– Уж конечно же, – согласился коннетабль, криво улыбаясь.
– Что же касается вас лично, господин коннетабль… – так же спокойно продолжал герцог.
– Уж не отнимут ли у меня и жезл коннетабля?! – язвительно перебил его Монморанси.
– Увы! Вы прекрасно знаете, что это невозможно, ибо звание коннетабля дается пожизненно. Но разве оно совместимо со званием великого магистра, которым вы облечены? Его величество считает, что вам надлежит отказаться от этой тяжкой обязанности и передать ее мне.
Монморанси заскрежетал зубами.
– Все к лучшему! Это все, милостивый государь?
– Думаю, что так, – ответил герцог де Гиз, снова занимая свое место.
Коннетабль чувствовал, что не в силах справиться со своей яростью, что может разразиться гневом и, нарушив почтение к королю, превратиться из опального вельможи в мятежника. Он не хотел доставить ликующему противнику такую радость и, резко поклонившись, направился к двери. Но перед тем как уйти, он будто о чем-то вспомнил и обратился к королю:
– Государь, последнее слово, последний мой долг в память вашего доблестного родителя. Тот, кто нанес ему смертельный удар, возможно, повинен не только в неловкости. По крайней мере у меня есть основания так думать. По-моему, он вышел на поле с преступным намерением. Человек этот – мне доподлинно известно – считал себя оскорбленным королем. Ваше величество, несомненно, назначит строжайшее следствие…
Герцог де Гиз поежился, услышав грозное обвинение, но Екатерина перебила коннетабля:
– Знайте, сударь, что в вашем участии нет никакой нужды. Я, вдова Генриха Второго, не позволю никому другому сказать здесь первое слово! Будьте спокойны, сударь, об этом подумали раньше вас.
– Тогда я ничего не могу добавить, – ответил коннетабль.
Ему не позволили даже направить стрелу своей давней ненависти в сторону графа де Монтгомери, ему не дали выступить обвинителем против убийцы и мстителем за своего повелителя! Он ушел, задыхаясь от гнева и стыда, и вечером уехал в свое поместье Шантильи. В тот же день герцогиня де Валантинуа покинула Лувр, сменив его на дальнюю и мрачную ссылку в Шомоне-на-Луаре.
Так завершилась месть Габриэля.
Правда, бывшая фаворитка готовила нечто страшное тому, кто низверг ее с высоты величия.
Что же касается коннетабля, то Габриэлю еще доведется с ним встретиться в тот день, когда он вновь придет к власти.
Но не будем предупреждать события, а возвратимся лучше в Лувр, где Франциску II только что доложили о депутатах парламента.