– Кале! Кале! Кто бы мне сказал, что там творится?.. – пробормотал король. Изо всей этой словесной перепалки до него дошло только одно это слово.
– О, ваши похвалы, господин кардинал, поистине пропитаны христианским духом, – сказала Диана, – примите благодарность за столь язвительное милосердие.
– По правде говоря, – отозвался кардинал, – я и сам не знаю, какую еще хвалу воздать этому бедняге Монморанси.
– Вы плохо ищете, ваше преосвященство! Разве нельзя отдать должное тому усердию, с которым коннетабль собирает последние средства для обороны и приводит в боевую готовность сохранившиеся здесь остатки войска, тогда как иные, рискуя, ведут главные наши силы на верную погибель в безумных походах?
– О! – проронил кардинал.
– К тому же можно добавить, – продолжала Диана, – что даже тогда, когда неудачи ополчились на него, он ни в коей мере не проявил личного честолюбия и помышлял только об отечестве, которому отдал все: жизнь, свободу, которой так долго был лишен, и состояние, от которого сейчас ничего не осталось.
– Вот как! – якобы удивился кардинал.
– Именно так, ваше преосвященство, и примите к сведению – господин де Монморанси разорен!
– Боже мой! Разорен? – переспросил кардинал.
А беззастенчивая Диана не унималась:
– Разорен, и поэтому я настоятельно прошу, ваше величество, помочь верному слуге.
Король, занятый своими мыслями, ничего не ответил. Тогда она снова принялась за свое:
– Да, государь, я вас убедительно прошу оказать помощь вашему верному коннетаблю. Его выкуп и те военные издержки, которые он понес на службе вашему величеству, исчерпали последние его средства… Государь, вы слушаете меня?
– Простите, сударыня, – отозвался Генрих, – но сегодня вечером мне трудно сосредоточиться. Я никак не могу отогнать от себя мысль о возможной неудаче в Кале…
– Тем более вы должны помочь человеку, который заранее готовится смягчить последствия будущего поражения.
– Однако у нас, как и у коннетабля, не хватает денег, – возразил король.
– Но ведь новый налог уже утвержден? – спросила Диана.
– Эти средства предназначены на оплату и содержание войска, – заметил кардинал.
– В таком случае большая их часть должна быть выдана главе всего войска.
– Глава всего войска находится в Кале! – заявил кардинал.
– Нет, он в Париже, в Лувре!
– Значит, вам угодно, сударыня, награждать поражение?
– Во всяком случае, это лучше, господин кардинал, нежели поощрять безрассудство.
Наконец король прервал их:
– Довольно! Разве вы не видите, что этот спор меня утомляет и оскорбляет! Известно ли вам, сударыня, и вам, ваше преосвященство, какое четверостишие я обнаружил недавно в моем часослове?
– Четверостишие? – вырвалось у обоих его собеседников.
– У меня хорошая память, – сказал Генрих. – Вот оно:
В правленье вашем, сир, смешались два начала:
И то, что женская велит вам красота,
И то, что шепчут вам советы кардинала.
Вы никакой не сир, вы просто сир-о-та!
Диана и тут не растерялась:
– Довольно милая игра слов, она мне приписывает то влияние на ваше величество, которым я, увы, не обладаю!
– Ах, сударыня, – возразил король, – у вас достаточно влияния, старайтесь только не злоупотреблять им.
– Если так, ваше величество, сделайте то, о чем я вас прошу!
– Ну хорошо, хорошо… – с раздражением бросил король. – А теперь оставьте меня в покое…
При виде подобной бесхарактерности кардинал только возвел очи горé, а Диана метнула в него торжествующий взгляд.
– Благодарю вас, ваше величество, – сказала она, – я повинуюсь вам и удаляюсь, но отгоните от себя смятение и беспокойство. Государь, победа любит отважных, вы победите, я так предчувствую!..
– Дай-то бог! – вздохнул Генрих… – Но как же ограничена власть королей! Не иметь никакой возможности дознаться, что происходит в Кале! Вы, кардинал, очень хорошо говорите, а вот то, что брат ваш молчит, – это просто ужасно! Что делается в Кале? Как бы об этом узнать?
В это мгновение в залу вошел дежурный привратник и, поклонившись королю, громовым голосом известил:
– Посланец от господина де Гиза, прибывший из Кале, просит разрешения предстать перед вашим величеством.
– Посланец из Кале? – едва сдерживая себя, подскочил в кресле король.
– Наконец-то! – радостно воскликнул кардинал.
– Впустить вестника господина де Гиза, впустить немедленно! – приказал король.
Все разговоры смолкли, сердца замерли, взгляды устремились на дверь. В гробовой тишине в залу вошел Габриэль.