– Нет, господин Герберт, я никогда себе этого не позволю. Но ради Бога, не отнимайте у нас последней надежды!
Мюрдок и Сим, молчавшие все время, теперь едва сдерживались, видя, что отец принужден был унижаться перед этим человеком.
В это время бабушка, привстав со своего кресла, сказала торжественным голосом:
– Господин Герберт, мне семьдесят семь лет, и все эти семьдесят семь лет я прожила на этой ферме, которую арендовал сначала мой отец, потом муж и сын. До сих пор арендные деньги были всегда уплачены, и я никогда не поверю, чтобы лорд Рокингам захотел нас прогнать…
– Дело не в лорде Рокингаме! – ответил грубо Герберт. – Он о вас и понятия не имеет, лорд Рокингам! А вот Джон Эльдон вас знает, и он строго приказал удалить вас из Керуана, если вы не уплатите…
– Уйти из Керуана! – вскричала Мартина, бледная как смерть.
– Да, и через неделю!
– А куда же мы денемся?
– Куда хотите!
Малышу пришлось видеть уже много горя, он претерпел ужасную нужду, а между тем ему теперь казалось, что он еще никогда не видел ничего подобного. Оно было тем ужаснее, что здесь не было ни слез, ни криков.
Однако Герберт встал и, прежде чем спрятать бумаги в сумку, еще раз спросил:
– Я вас еще раз спрашиваю, хотите вы платить или нет?
– Но чем же?
Это произнес громким голосом Мюрдок.
– Да!.. Чем платить? – повторил он, приближаясь к управляющему.
Герберт давно знал Мюрдока. Ему было небезызвестно, что тот один из самых ярых сторонников народной лиги, и он подумал в настоящую минуту, что хорошо было бы избавиться от него. Поэтому, не считая нужным с ним церемониться, он ответил, пожимая плечами:
– Вы спрашиваете, чем платить? Уж конечно, не тем, что принимать участие в смутах и бойкотировать владельцев… Работать надо!..
– Работать! – вскричал Мюрдок, показывая ему свои руки, загрубевшие от работы. – Разве эти руки не работали?.. Разве мои родители, братья сидели столько лет на этой ферме, сложив руки?.. Господин Герберт, не говорите таких вещей, потому что я не в состоянии их слушать…
Мюрдок закончил слова жестом, заставившим управляющего попятиться. И тогда, дав волю своему сердцу, в котором было столько гнева на общественную несправедливость, он высказался с энергией, присущей ирландскому языку, про который было сказано: «Если хотите говорить в защиту своей жизни, то говорите по-ирландски!» Конечно, все, что он теперь высказывал, было борьбой за жизнь своих и свою собственную.
Почувствовав облегчение после всего сказанного, он сел опять в стороне.
Сим чувствовал, что негодование клокочет в нем, как огонь в печке.
Мартен Мак-Карти, опустив голову, не решался прервать молчания, последовавшего после резких слов Мюрдока.
Герберт продолжал, однако, окидывать всех злым и презрительным взглядом.
Мартина встала и, обращаясь к управляющему, сказала:
– Сударь, я умоляю вас дать нам отсрочку… Это даст нам возможность заплатить вам через несколько месяцев… Мы будем работать до изнеможения… Умоляю вас… на коленях… сжальтесь!..
И несчастная женщина преклонила колени перед этим безжалостным человеком, один вид которого служил оскорблением.
– Довольно, мать!.. Слишком много унижений! – сказал Мюрдок, подняв мать с колен. – Таким мерзавцам отвечают не просьбами…
– Нет, – сказал Герберт, – мне ваши слова не нужны, мне нужны деньги, и сию же минуту, не то через неделю вас отсюда выгонят…
– Хорошо! – вскричал Мюрдок. – Но я раньше выгоню вас! Пока мы еще здесь хозяева!
И, схватив управляющего поперек туловища, он выбросил его за дверь.
– Что ты сделал, сын мой?.. – проговорила Мартина, в то время как все остальные лишь поникли головами.
– Я сделал то, что должен сделать каждый ирландец, – ответил Мюрдок. – Они должны прогнать из Ирландии лордов, как я прогнал их агента с нашей фермы!