У него были с собой и перо, и чернила. Подпись, поставленная на полисе, была равносильна заключению договора.
…Хард вынула из кармана деньги, отсчитав агенту девять пенсов из последних остававшихся у нее десяти шиллингов.
Агент, собираясь уходить, обратился к ней со словами:
– Хотя просить вас заботиться об этих детях является совершенно лишним, я все же вверяю их вам от имени нашего страхового общества, являющегося для детей поистине провидением. Мы – представители Бога на земле, Бога, вознаграждающего за милостыню, поданную несчастным. До свидания же, до свидания! Через месяц я приду к вам опять за получением маленькой суммы и надеюсь найти всех питомцев в добром здравии, даже больную малютку, которая, думаю, скоро поправится. Разумеется, благодаря вашему самоотверженному уходу! Не забывайте, что в нашей старой Англии жизнь каждого человека имеет громадную цену и каждая смерть является убытком для общественного капитала. До свидания, матушка, до свидания!
Хард, неподвижная, смотрела вслед удалявшемуся агенту. До сих пор дети доставляли ей лишь несколько гиней в год, а оказывалось, что в случае их смерти можно получить разом столько же! А девять пенсов, которые она заплатила, – только от нее же зависит, выдать или не выдать их во второй раз!
Зато, вернувшись в хижину, каким взглядом окинула она несчастных малюток, взглядом коршуна, видящего беспомощных птиц, притаившихся в ветвях. Казалось, Малыш и Сисси поняли ее и инстинктивно отступили, точно руки этого чудовища собирались задушить их.
Хард понимала, что следовало действовать осторожно. Трое сразу умерших детей могли бы возбудить подозрение. Значит, оставшиеся восемь или девять шиллингов пойдут на поддержку их существования на некоторое время. О, каких-нибудь три-четыре недели, не больше! Когда агент придет, он получит опять девять пенсов, но страховая премия возместит ей все расходы. Она теперь уже не собиралась возвращать детей в приют.
Пять дней спустя маленькая девочка умерла, оставаясь без всякого лечения.
Это произошло 6 октября, утром. Хард, отправляясь выпить, оставила детей в хижине, заперев их, как и обычно, на ключ. Больная была в агонии. Ничего, кроме воды, ей не давали. Ребенок дрожал от холода, обливаясь в то же время потом. Ее широко раскрытые глаза точно прощались с миром, выражая недоумение. «Для чего я родилась… для чего?» – казалось, спрашивала девочка.
Сисси смачивала ей слегка виски водой.
Малыш, прижавшись в углу, смотрел так, будто перед ним была клетка, готовая открыться и выпустить заключенную в ней птичку.
Услышав новый жалобный стон девочки, он спросил:
– Неужели она умрет?
– Да, – ответила Сисси, – и она пойдет на небо!
– Значит, на небо иначе нельзя попасть, как через смерть?
– Да, иначе нельзя!
Несколько минут спустя несчастная девочка содрогнулась в последний раз, и ее детская душа отошла в вечность.
Сисси в испуге бросилась на колени. Малыш, подражая подруге, встал также на колени перед крошечным телом.
Когда Хард пришла домой, она подняла крик, затем выбежала на улицу, повторяя громко:
– Умерла, умерла!
На ее стоны мало кто обратил внимание. Да и какое было дело всем этим несчастным до смерти ребенка! Точно мало детей на свете. Народятся новые! Уж в этом-то недостатка никогда не будет!
Разыгрывая эту комедию, Хард имела в виду свои интересы, она боялась за свою премию.
Ей еще надо было бежать в Донегаль получить свидетельство от врача страхового общества о смерти. Необходимая формальность для получения премии.
Хард поэтому отправилась к нему в тот же день, оставив маленькую покойницу на попечении детей.
Она вышла из Рендока около двух часов дня, а так как надо было пройти по шести миль туда и обратно, то, разумеется, не могла вернуться ранее восьми или девяти часов вечера.
Сисси и Малыш были заперты в хижине. Мальчик, сидя неподвижно у погасшего очага, боялся двинуться. Сисси оказывала маленькой покойнице больше забот, чем той пришлось испытать за всю свою краткую жизнь. Она вымыла ей лицо, причесала, сняла с нее грязную, рваную рубашку, заменив ее висевшей на гвозде чистой салфеткой. Это маленькое тело не могло иметь другого савана и не могло иметь другой могилы, чем та яма, в которую ее кинут.
Потом Сисси поцеловала девочку. Малыш хотел было сделать то же, но его вдруг обуял страх.
– Уйдем, уйдем! – сказал он Сисси.
– Куда?
– Прочь отсюда! Пойдем.
Сисси отказалась. Она не хотела покинуть покойницу. К тому же и дверь была заперта.
– Уйдем, уйдем! – повторял Малыш.
– Нет, нет! Надо остаться!
– Она совсем холодная, и нам тоже холодно, холодно! Уйдем, Сисси, а то она возьмет нас с собой, туда!
Мальчика охватил ужас. Ему казалось, что он тоже непременно умрет, если не уйдет отсюда.