Наконец около половины второго при повороте дороги показалась Керуанская ферма, при виде которой Малыш не мог удержаться от рыданий. В каком печальном виде была она теперь! Забор сломан, ворота сорваны, двор зарос травой, а дом без крыши, без дверей, с провалами вместо окон! В продолжение пяти лет солнце, дождь, снег и ветер довершали разрушение.
– Это Керуан, – повторял Малыш, не имевший сил войти на ферму. Боб, Грип и Сисси стояли молча позади него. Бирк, сильно взволнованный, бегал, обнюхивая землю, точно находя следы прежнего. Вдруг он остановился, вытянул морду и замахал радостно хвостом.
Несколько человек подошли в это время к воротам, четверо мужчин, две женщины и девочка. Все они были бедно одеты и имели утомленный вид. Самый старший из них, отделившись от остальных, подошел к Грипу и спросил его:
– Нам назначено здесь свидание… с вами, вероятно?
– Со мной? – спросил Грип, глядя с удивлением на незнакомого ему человека.
– Да. Когда мы приехали в Кингстон, нам была передана сумма в сто фунтов и сказано было, чтобы мы отправились в Трали…
В эту минуту Бирк, радостно залаяв, бросился к старшей из женщин.
– Это Бирк! – вскричала она, – наша собака! Я узнаю ее.
– А меня вы разве не узнаете? – спросил, волнуясь, Малыш.
– Это он, наш Малыш!
Как описать происшедшую затем сцену! Мартен, Мюрдок, Пат, Сим – все бросились обнимать Малыша. Он целовал Мартена и Китти, затем, схватив на руки свою крестницу, прижал ее к сердцу и, показывая своим, вскричал:
– Это Дженни, моя крестница!
Когда прошли первые минуты радостной встречи, все сели на камни, валявшиеся на дворе, и Мак-Карти поведал печальную историю своих скитаний. После изгнания с фермы их повели в Лимерик, где Мюрдок был посажен в тюрьму на несколько месяцев. По истечении срока его заключения семья отправилась в Белфаст. Сев на корабль, она прибыла в Австралию, в Мельбурн, где Пат, оставив службу, присоединился к ним. Сколько им тогда пришлось пережить мучений, отыскивая работу, переходя с фермы на ферму, работая то вместе, то порознь, при самых невыгодных условиях. И наконец, после пяти лет тяжелого труда, они могли покинуть эту страну, оказавшуюся для них столь же суровой, как и родина.
С каким глубоким сожалением Малыш всматривался в этих дорогих для него людей, постаревших, изнуренных от непосильного труда, на маленькую Дженни, такую бледную и слабую! Его сердце разрывалось. Сисси, плача вместе с обеими женщинами, старалась их утешить, говоря:
– Ваши несчастья теперь кончились, благодаря вашему приемному сыну.
– Благодаря ему? Но что же он может сделать, – спросили они с удивлением.
Малыш от волнения не был в состоянии отвечать.
– Зачем привел ты нас в эти места, напоминающие нам грустное прошлое? Скажи, Малыш, для чего заставляешь ты нас страдать при виде этой фермы?
– Зачем? – спросил, едва владея собою, Малыш. – Отец мой, мать моя, мои братья, идите все за мною!
Он повел их на середину двора, где росла небольшая елка.
– Дженни, – сказал Малыш, обращаясь к девочке, – видишь это деревцо? Я посадил его в день твоего рождения. Ему восемь лет, как и тебе.
Китти, которой это напомнило те дни, когда она была счастлива, зарыдала.
– Дженни, дорогая моя, – продолжал Малыш, видишь этот нож? Это первый подарок, полученный мною от бабушки, которую ты едва знала. Возьми же его и рой землю около елки.
Дженни, ничего не понимая, встала на колени и начала рыть в указанном месте. Вскоре нож ударился обо что-то твердое, оказавшееся глиняным горшком, который был вынут Дженни. Присутствующие смотрели молча на происходившее.
В горшке оказались камешки.
– Господин Мартен, – сказал Малыш, помните, как вы мне каждый вечер давали камешек, когда были довольны мною?
– Да, дитя мое, и не было ни одного дня, чтобы ты не заслужил его.
– Их столько же, сколько было дней, проведенных мною на ферме. Сосчитай же их, Дженни, если только ты умеешь считать.
– О да! – ответила девочка, принявшаяся тотчас же считать их, откладывая кучки по сотням. – Тысяча пятьсот сорок, сказала она.
– Совершенно верно, – ответил Малыш, – это составляет четыре года, прожитые мною в твоей семье, Дженни, ставшей и моей семьей!
– А эти камешки, – сказал Мартен, единственная награда, полученная тобою от меня… Я надеялся обменять их когда-нибудь на шиллинги.
– А для вас, отец мой, они теперь обратятся в золотые монеты!
Ни Мартен, ни его семья не могли понять, что он хотел сказать этим. Откуда могло взяться у Малыша столько денег?